Бабун Таркингтон стоял рядом со своей машиной на площадке у ресторана Денни, когда Джейк подкатил туда.
– Давно ждешь?
– Пять минут. – Бабун обошел машину Джейка спереди и сел в нее. Несмотря на яркое солнце и двадцать пять градусов тепла, он был одет в штормовку.
– Как Рита?
– Поправляется.
Джейк выжал сцепление.
– Куда мы едем?
– Я же тебе сказал по телефону. На встречу с «Минотавром».
– Я понял, сэр. Но куда?
– Увидишь.
Бабун обиженно замолчал. Он сидел, сложив руки на коленях, и всматривался в дорогу. По радио проповедник распространялся о том, как Библия предсказала триумф рок-музыки.
Когда они проезжали Мидлберг, Бабун сказал:
– Думаю, мы должны убить его.
Джейк протянул правую руку ладонью вверх. Бабун удивленно уставился на нее.
– Дай-ка мне.
– Что?
– Пистолет. Тот, что у тебя под курткой.
Бабун просунул руку под куртку, снял пистолет с пояса и отдал капитану. Это был штатный флотский «вальтер», хорошо смазанный, но уже не новый. Джейк нажал спуск, и магазин выпал ему на ладонь. Он спрятал магазин в карман. Держа пистолет в правой руке, он стронул левой рукой направляющую. Блестящий патрон выпал и закатился под заднее сиденье. Пистолет Джейк спрятал под водительским сиденьем.
– Кто он?
– Увидишь.
– Зачем мы к нему едем, если не собираемся убивать его?
– Ты насмотрелся слишком многих фильмов с Клинтом Иствудом. И задаешь слишком много вопросов.
– Зачем же вы меня позвали?
– Не хотел говорить с ним наедине. Мне нужен свидетель. А свидетелем должен быть человек, которого он не может совратить, человек вне его досягаемости.
– Не могу сказать, чтобы я был вне чьей бы то ни было досягаемости.
– Вот ты-то как раз недосягаем, Таркингтон. Не физически. Я имею в виду моральную недосягаемость. Он тебя ничем не сможет достать.
– Я в полной растерянности. Откуда вы знаете, что тот тип, к которому мы едем, – «Минотавр»?
– Я написал ему три письма. Коротеньких. А сегодня утром позвонил и сказал, что заеду поболтать.
– Ну и друзья же у вас, черт побери! – Бабун задумался. Джейк ждал, что тот спросит, как он вычислил «Минотавра», но у лейтенанта на уме было совсем другое. – Если бы не этот кусок дерьма, Камачо давным-давно арестовал бы Джуди, и Рита не разбилась бы. И Камачо был бы жив. – Он выключил радио. – Будь я проклят, капитан, этот человек виновен.
– Ты ничего не знаешь, Бабун. Не знаешь, кто это, не знаешь почему. С тех пор, как Рита разбилась, с тех пор, как мы попали в ту переделку в подвале у Камачо, я считал, что ты имеешь право знать. Вот почему я позвал тебя. И сегодня ты все узнаешь.
– А вы знаете?
– Ты имеешь в виду – зачем это все?
Бабун кивнул. Джейк уклончиво ответил:
– У меня есть кое-какие догадки. Но пока только догадки. Это не в счет. Фактов у меня нет. Вот Камачо – тот знал.
– И он мертв.
– Да. – Джейк снова включил радиоприемник.
– Мы собираемся схватить его, вызвать полицию?
– Ты задаешь слишком много вопросов.
Через минуту Бабун спросил:
– Зачем вы слушаете эту чушь? – Он потянулся к приемнику.
– Очень интересно слушать человека, который твердо знает, что он отстаивает. Даже если я не разделяю его взглядов.
Листва на деревьях вдоль дороги уже не была такой яркой, как летом. На лугах паслись коровы и лошади, время от времени появлялись наездницы на холеных конях, со стороны шоссе были видны двух– и трехэтажные виллы, прятавшиеся среди деревьев. Это была зажиточная местность, где жили преуспевающие, богатые люди.
Контраст между нею и грязными, в ухабах улицами Вашингтона покоробил Джейка Графтона. Его уверенность в том, что он правильно понимает ситуацию, испарялась по мере удаления от Пентагона и штаба флота.
Отъехав восемь километров от Мидлберга, он начал следить за левой стороной дороги. Заметил дерево и почтовый ящик на нем, о которых ему было сказано. На ящике был только номер, без фамилии. Он свернул на усыпанную гравием подъездную дорожку. Вдоль нее с северной стороны тянулись высокие старые деревья; сразу за деревьями открылся огромный кирпичный дом в лощинке, почти по самую крышу увитый плющом.
Джейк Графтон затормозил перед самым крыльцом.
– Позвони, – пробормотал он.
Бабун несколько раз дернул язычок звонка. Послышался мелодичный колокольный звон. Таркингтон беспокойно оглядывался по сторонам.
Дверь открылась.
– Не заблудились? – спросил Ройс Каплинджер, отступая в сторону и пропуская гостей вперед.
– Немного дальше, чем я предполагал, господин министр.
Бабун раскрыл рот.
– Не разевай рот, сынок. Тебя могут принять за политика, – заметил Каплинджер и повел гостей по коридору. Они миновали столовую, уставленную массивной старинной мебелью, среди которой там и сям виднелись древние оловянные кружки и тарелки, и вошли в кухню с кирпичными стенами и огромным камином, над котором висел большущий чайник. Холодильник, раковина и газовая плита находились у противоположной стены.
– Дом у вас замечательный, – заметил Джейк Графтон.
– В сельском стиле. Я это люблю. Чувствуешь себя, как Томас Джефферсон.
– Но он же умер, – возразил Бабун.
– Да. Иногда и я испытываю ощущение, словно попал в могилу – без шума машин, и грохота самолетов, и пяти миллионов вечно спешащих людей…
Теперь они очутились в кабинете – угловой комнате с высокими окнами и потолками. Вдоль стен тянулись книжные полки. На настоящем персидском ковре были разбросаны газеты.
Каплинджер указал рукой на стулья и сам опустился в громадное кресло с потрескавшейся кожаной обивкой.