Еще через двести метров Мельничная дорога влилась в Дорогу коричневого моста. Вскоре он пересек Коричневый мост – современное приземистое бетонное сооружение над рекой Патаксент, которая здесь была очень широка. Теперь дорога называлась Эднорской. Через три километра она соединилась с шоссе № 650 штата Мэриленд, и тут Олбрайт свернул налево. Через двадцать пять минут нужно вернуться к почтовому ящику. Взглянул на часы.
Тремя тысячами метров выше, на борту «Сесны-172» агент Кларенс Браун положил бинокль на колени, потер глаза и взялся за микрофон.
– Объект проехал по чертовой Мельничной дороге, и две минуты его не было видно за деревьями. Наверное, останавливался там. Стоит проверить.
Сидящий в фургоне со спущенным колесом Ллойд Дрейфус, прослушав информацию, обернулся к напарнику:
– Эта банка у родника – не почтовый ящик. Объект просто проверял.
– Вы уверены?
– Нет, черт побери. – Но Дрейфус нюхом чуял это. Он взглянул на карту.
Почтовые ящики подозрительно близко друг от друга. Олбрайту следовало быть поосторожнее. Он теряет голову.
– Думаете, он заметил самолет?
– Нет, – уверенно сказал Дрейфус. – Браун слишком высоко. На такой высоте его не слышно и не видно, если точно не знаешь, куда смотреть.
Дрейфус взял в руки микрофон.
– Не выпускай его из виду, Кларенс. Я должен знать, когда он поедет назад.
– Понял.
Своему соседу в фургоне Дрейфус приказал:
– Пусть ребята приставят колесо. Надо быть готовыми быстро тронуться. – Затем переключил частоту и начал давать указания агентам.
Десять минут спустя, когда Василий Починков проехал методистскую церковь на шоссе 216 и свернул на Дорогу коричневого моста, его сфотографировали из пикапа, стоявшего перед церковью вместе с четырьмя другими машинами. Он ничего не заметил. Его внимание было поглощено стройной фигурой женщины в шортах, входившей в церковь.
Он посмотрел на свою жену, сидевшую рядом и искавшую перчатку на полу. Она уронила ее и шарила на ощупь. Толщина не позволяла ей нагнуться и посмотреть.
Почему, в который раз подумал он, у всех русских женщин талия, как у мешка с картошкой, а американки сохраняют стройность фигуры до седых волос? С виду не скажешь, что этой бочке всего тридцать четыре года и, когда он женился на ней двенадцать лет назад, она выглядела, как балерина. Теперь надо выхлебать ведро водки, чтобы отважиться отправиться в экспедицию между этими мостовыми опорами, которые она называет бедрами.
– Приготовься, Надя. Надень перчатки.
На спуске к Коричневому мосту дорога начала петлять.
Починков сбавил скорость до сорока, посмотрел на карту начал высматривать Мельничную дорогу. Вот она!
Банку от «Доктора Пеппера» он увидел за пятьдесят метров. Оглянувшись по сторонам, он притормозил. Вокруг никого. Надя вышла из машины с зеленым мусорным мешком и поставила его в пяти метрах к западу от дерева. Пока она делала это, Починков подошел к банке, еще раз оглянулся и поставил рядом с ней другую.
Они вернулись в машину, закрыли двери и быстро отъехали.
«Бьюик» взбирался в гору на южном берегу реки, когда с Известковой дороги показался фургон и промчался триста метров до въезда на Мельничную дорогу.
Водитель притормозил, и из кузова выскочили двое в перчатках. Один раскрыл зеленый мусорный мешок, другой поспешно фотографировал.
Внутри фургона Ллойд Дрейфус слушал доклад агента Брауна, сидевшего в «Сесне».
– Объект в километре к югу от Эднорской дороги, едет на юг по 650-му. У вас всего шесть-семь минут… Вот он разъехался с «бьюиком», который направился на север.
Двое агентов вернулись в фургон менее чем за минуту. Водитель выжал сцепление, как только услышал, как хлопнула дверь кузова. Выбравшись на асфальт у Коричневого моста, он резко повернул налево, обратно к Известковой дороге.
Через четыре минуты, когда на проселке показалась машина Харлана Олбрайта, там уже никого не было. Он даже не выходил. Убедившись, что банки из-под содовой на месте, он притормозил у мусорного мешка и подобрал его. Поставив его на пол под пустым пассажирским сиденьем, он хлопнул дверцей и отпустил тормоз.
Заглянув туда, он обнаружил всякую дрянь: мятую упаковку от хлеба, пару пустых банок от овощных консервов, три раздавленные банки из-под содовой воды и бумагу, в которую когда-то заворачивали мясо. Все это, как знал Олбрайт, было тщательно отмыто, чтобы не привлекать собак. Под этим мусором лежали деньги: двести тысяч долларов, сто пачек по сотне бывших в употреблении двадцаток.
В пять вечера он подъехал к своему дому в Силвер-Спринг. Воскресная «Вашингтон пост» так и лежала рядом с почтовым ящиком. Он подобрал ее, вошел в гостиную, уселся с газетой у телевизора.
В понедельник Бабун Таркингтон проснулся в половине пятого, сходил в туалет, снова лег. Но сон не приходил. За окном было еще темно. Раздраженный, он подошел к окну и выглянул наружу. Легкие облачка, между ними видны звезды.
Правда, звезд немного. Странно, но перед рассветом звезды редеют, словно те, что послабее, устают и уходят домой.
Он беспокойно мерил шагами небольшую комнату. Надел джинсы, рубашку и сидел в кресле, пока на востоке начал брезжить свет.
Зазвонил телефон.
– Таркингтон слушает.
– Лейтенант, это дежурная медсестра. Ваша жена пришла в себя и зовет вас.
– Сейчас же буду. Скажите ей! – Он бросил трубку и схватился за туфли.
Седан никак не запускался. Он давил на акселератор и отчаянно вертел ключ зажигания. Двигатель рычал, кашлял, но упорно не заводился. Слишком поздно Бабун сообразил, что перелил горючего.